Неточные совпадения
Утром в Химках прощание с сестрой Зиной, у которой он гостил в летние каникулы. Здесь же, по соседству, визит семье Синельниковых. С большим трудом удалось ему улучить минуту, чтобы остаться наедине с богоподобной Юленькой, но когда он потянулся к ней за знакомым, сладостным, кружащим
голову поцелуем, она мягко
отстранила его загорелой рукой и сказала...
Он опустился на колени у сестриных ног и положил
голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра
отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
— Позвольте! —
отстранил её доктор, снова вынув часы, и сложил губы так, точно собирался засвистать. Лицо у него было жёлтое, с тонкими тёмными усиками под большим, с горбиной, носом, глаза зеленоватые, а бритые щёки и подбородок — синие; его чёрная, гладкая и круглая
голова казалась зловещей и безжалостной.
Но почему же не удовлетворяет? разве мы заговорщики, бунтовщики? разве мы без ума бежим вперед, рискуя самим себе сломать
голову? разве мы не всецело отдали самих себя и все помышления наши тому среднему делу, которое, казалось бы, должно
отстранить от нас всякое подозрение в превыспренности?
Вольский расправил плащ, красиво повисший на левом плече, и правой рукой
отстранил Горацио. Горацио играл Новосельский, родной брат Вольского, на
голову выше его, а Марчелло — такой же высокий Никольский.
Архиерей
отстранил ухо, развел над животом сухими, как гусиные лапы, руками и, склонив
голову, кратко сказал...
— Дурак! не тебе меня благословлять, а мне тебя… Ноги выше
головы не растут, — угрюмо ответил Макар Тихоныч,
отстраняя Евграфа. — Чего лижешься, ровно теленок?.. Очумел?.. Ишь как его прорвало!.. Сказано: сваху засылай — чего еще тебе?.. По всему видно, каков ты разумом: люди говорят: «Дурак и посуленному рад». Так и ты.
Мы ходим с дядей по зале. За эти три года он сильно постарел и растолстел, покрякивает после каждой фразы, но радушен и говорлив по-прежнему; он рассказывает мне о видах на урожай, о начавшемся покосе. Сильная, румяная девка, с платочком на
голове и босая, внесла шипящую на сковороде яичницу; по дороге она
отстранила локтем полузакрытую дверь; стаи мух под потолком всколыхнулись и загудели сильнее.
Глеб Алексеевич, напрягая последние силы, хотел
отстранить его, но Дарья Николаевна ударила его в грудь кулаком и он покатился на пол, ударившись
головой о край стола.
Он поднялся,
отстранил ее от себя и, схватив своими большими матросскими лапами ее
голову, пристально стал вглядываться в ее лицо.
Как ни
отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в
голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь.
«Он! он! Правда! Вот он!» проговорила она сама с собой, и, налетев на него, обняла, прижала к себе,
головой к груди, и потом,
отстранив, взглянула на заиндевевшее, румяное и счастливое лицо Пьера. — «Да, это он; счастливый, довольный…»